Проект «Ленинградский модернизм и постмодернизм. Взгляд из XXI века» – фиксация состояния архитектурного наследия недавнего прошлого, осуществленная с 20 авторских точек зрения на постройки конца советской эпохи. Участниками выступают ведущие архитектурные фотографы России: Юрий Пальмин, Владимир Антощенков, Александр Антипин, Алексей Боголепов, Алиса Гиль, Григорий Соколинский, Родион Атаулин, Дмитрий Цыренщиков, Алексей Коженков, Илья Смагин, Иван Черных, Егор Рогалёв, Дмитрий Яговкин, Камилла Ханапова, Александр Дымников, Александр Лаврентьев, Андрей Стрельников, Александр Теребенин, Арсений Котов, Дмитрий Чебаненко. Для выставки они подготовили фотографии знаковых объектов советской архитектуры, в число которых входят СКК «Петербургский», Морской вокзал, Российская национальная библиотека и др. Выбор осуществлен экспертным советом проекта с участием профессора Владимира Лисовского, члена Совета по сохранению культурного наследия при Правительстве Санкт-Петербурга.

Выбор темы для первой выставки не случаен. Новый культурный центр – библиотека и арт-резиденция ШКАФ – расположен в здании, спроектированном и построенном во второй половине XX века (архитектор: Святослав Гайкович). Адаптированный к новой жизни ШКАФ стал одним из примеров грамотной реконструкции сооружения, эстетическая ценность которого очевидна далеко не всем. Хрущевский и брежневский модернизм (функционализм) – не столь давнее прошлое нашей архитектуры – до сего дня порождает дискуссии. Окружение библиотеки и арт-резиденции – советская микрорайонная застройка, и она не раз вызывала критику – практически с момента создания. И все же сегодня есть немало аргументов в пользу сохранения этой среды, а наиболее значимые объекты эпохи, несомненно, должны быть внесены в списки памятников архитектуры, охраняемых государством.

Позднесоветская архитектура города на Неве — явление, пока недостаточно изученное и, к сожалению, недооцененное как общественностью, так и власть имущими. Зачастую выдающиеся примеры творческого эксперимента, значимые достижения инженерной мысли признаются не соответствующими требованиям времени и/или не вписавшимися в городскую среду, что ведет к их перестройке либо даже полному уничтожению. Вопиющий пример варварского отношения к наследию данной эпохи — неожиданный снос СКК в процессе «реконструкции», за сутки до его 40-летия, то есть до того момента, когда ему могли присвоить статус архитектурного памятника. Остальным зданиям этого времени повезло больше — они еще стоят (хотя в планах городских властей теперь — демонтаж павильона станции метро «Политехническая»; под угрозой разрушительной «реконструкции» оказались также гостиница «Русь» и некоторые другие объекты), но зачастую пребывают в плачевном состоянии: либо от отсутствия надлежащего ухода, либо, наоборот, по причине неквалифицированной реставрации.

Архитектура конца 1970-х – начала 1990-х годов противоречива, как и сама эпоха, ее породившая. Суровость поздних модернистских построек соседствует со своеобразием советской версии постмодернизма, в которой брутальность соединилась с игровым началом, а современные конструктивные решения – с порой гротескными историческими аллюзиями (ярчайший пример – детский сад в переулке Джамбула по проекту С. Шмакова). В облике многих зданий чудится отражение борьбы, сопровождавшей их явление на свет: как борьбы с техническими трудностями, приводящей к изобретательным инженерным решениям (в случае СКК), так и борьбы архитекторов за право реализовать собственное творческое ви́дение (вспомним о многолетних усилиях, потребовавшихся авторскому коллективу под руководством В. Сохина для того, чтобы отстоять необычную конструкцию фасадных «парусов» Морского вокзала).

Естественное развитие авангардных течений в русском искусстве, особенно в архитектуре, два раза прерывалось в своей высшей точке, и весь их идейный потенциал так и не был в полной мере реализован. И в случае с конструктивизмом 1920-х – начала 1930-х годов, и в ситуации с позднесоветской экспериментальной архитектурой происходили похожие события: под давлением властных кругов (сначала сталинской номенклатуры, а потом – «новой русской» буржуазии) авангардный архитектурный язык заменялся более понятными и соответствующими вкусовым предпочтениям «элиты» псевдоклассическими стилизациями.

Евгений Лобанов

XXI век смотрит преимущественно глазами цифры. Подавляющее большинство фотографов, участвующих в нашей выставке, не использовали пленку. Дигитальный метод создания снимка – это прежде всего скорость. Можно сказать, эффективность, но совершенно не обязательно эффектность. Впрочем, определенный эффект, присущий подобным медиа, воспроизводится и здесь. Вероятно, следует говорить о некой нейтральности и неэмоциональности кадров. Пленка – это свет, тень, непредсказуемость, волшебство. Цифра позволяет получить быстрый результат. Печать на фотобумаге, осуществленная для экспозиции, представляется даже некоторым излишеством. Скорее, картинки следовало бы демонстрировать на светящихся экранах. Быстрота, с которой работают авторы, может затруднить выбор финального кадра, потому некоторые предпочитают выставлять серию, выстраивая коллаж из снимков, одновременно показывающих различные элементы объекта. Если бы демонстрация осуществлялась на экране, то кадры перелистывались бы последовательно, как некое повествование, история, и объединялись в целостную картину уже в сознании зрителя. Но и при традиционном способе экспонирования отдельный снимок все равно теряет завершенность, окончательность и особость, становясь некой заметкой – элементом ряда. Тяготение к фрагментированию, несомненно, проистекает из той же, характерной для сегодняшнего взгляда, метамодернистской манеры выхватывания части из целого.

Между первой и второй выставками, посвященными ленинградскому модернизму в архитектуре, которые мы сделали, прошло 14 лет. Фотографическая рефлексия на эту тему за такой срок приобрела собственную традицию. Сама эстетизация зодчества эпохи застоя и перестройки не вызывает, как тогда, удивления. Более того, реальность, которая некогда казалась серой и надоевшей, сегодня, на фоне переизбытка пестроты и гигантизма новой застройки, кажется оазисом гуманности в архитектуре. Железобетонные монстры позднесоветской эпохи на снимках фотографов предстают как формально избыточные и сложные (а также противоречивые) произведения искусства.

Наводя объектив на неуклюжие шершавости панелей, схематичные геометризированные детали машин для жилья, работы и досуга, фотограф снова и снова нажимает на кнопку аппарата, производя отпечатки стремительно отдаляющегося прошлого, пока еще не поздно и советская реальность не оказалась полностью погребенной под МФЦ, ЖК и общественными пространствами. Пожалуй, функция памятников архитектуры того направления, которое часто называли функционализмом, фотографов интересует меньше всего. Кажется, все эти снимки – своего рода вопрошание об утраченной эпохе, каковая хотя и не была раем, но отличалась совершенно четко фиксируемой сегодня не-нормальностью. При всей стандартизации строительства, направленного на производство одинаковых пространств для абстрактного советского человека, результат проектирования весьма часто оказывался не слишком рациональным. Возможно, что сегодня именно романтическая свобода и притягивает внимание к сооружениям третьей четверти ХХ века. И видеть эту иррациональность и свободу мы стали лучше по одной простой причине – из-за контраста: в архитектуре советского модернизма и постмодернизма обладало сравнительно малым значением сверхнормализующее начало сегодняшнего мира – деньги.

Владимир Фролов